Аниме-Форум

«Все могло быть иначе…»
Когда до конца жизни остается совсем немного, начинаешь думать совсем не так, как раньше. Все видится совсем по-другому, словно через другие линзы: иные цвета и даже другая картина. И выводы делаешь совершенно неожиданные. Словно механизм мышления, потеряв смазку, вышел из строя, и его действия отныне не поддаются достаточному контролю.
Но чинить себя сейчас Сасори не считает нужным – его срок истек, марионетка еще способна двигаться и существовать, но она больше не нужна, а сердце вот-вот остановит свой ход.
Сейчас не тот момент, чтобы все контролировать, сейчас можно сломаться – таково решение Сасори из Красного Песка.
Кукольник поднял взгляд вверх, туда, где небо, на которое так редко смотрел. А ведь он так любит этот цвет – цвет глаз Дейдары.
Иногда это небо он видел именно в них… Такой чистый, яркий и влекущий своим обманчивым спокойствием цвет. Порой эти глаза горели синим огнем, и тогда Сасори казалось, что это небо горит в них. Оно живет, оно сияет… И оно манит к себе, обещая долгожданное забытье.
Однако Сасори знает, что это обещание лживое.
Обещанный рай всегда на поверку оказывается тщательно замаскированным адом. Эти голубые глаза светятся радостью, когда люди умирают. Смертоносные руки – предмет гордости Дейдары. Почему-то именно их он при первом знакомстве старается показать, отождествляя их со смыслом своей жизни – искусством.
Дейдара даже не подозревает, что произвел бы большее впечатление без этой форменной шляпы Акацки. Она всегда скрывает от глаз людей эти чудесные золотые волосы и сапфировые глаза. Если бы Дейдара убрал эту челку, если бы распустил хвост… Вся эта показушность имиджа подрывника – его прическа, демонстрация рук – по мнению Сасори, просто излишня. Подрывник и без того на виду. И кроме того, что может быть безвкуснее, чем украшение и без того редкостной красоты?
Сасори мог бы сказать об этом Дейдаре, но он не делает этого, потому что они - шиноби-отступники, а значит, им нельзя выделяться, тем более блондину с его яркой внешностью. Так он убеждает себя, с негодованием и злостью отметая даже намек на мысль о настоящей причине, давя в себе малейшие ростки ревности, которую он испытывает ко всем, кто так или иначе знаком с Дейдарой.
Сасори никогда не признавался ни себе, ни напарнику в том, что никогда не смирится, если Дейдара привяжется к кому-либо, кроме него. Когда-то он с трудом мирился с необходимостью называть этого ребенка напарником и пытаться работать с ним, а теперь не может представить, что однажды что-то может их разделить.
За много лет изучив его, Сасори понял, что такие, как Дейдара, не привязываются ни к чему – даже к своим произведениям искусства. Миг взрыва – вот то, что привлекает внимание беспокойного подрывника, а вовсе не глиняная птица, которая все же была прекрасна, пока ее собственный хозяин безжалостно не уничтожил ее ради более сомнительной красоты.
Дейдара не жалеет даже себя. Он готов положить все на алтарь искусства. Он никому не принадлежит, даже самому себе.
«Что за бездумная птица!» - часто с досадой восклицал про себя, а иногда и вслух, Сасори. Но в этой досаде он сам чувствовал какой-то отголосок облегчения. Пусть Дейдара не принадлежит ему. Все равно он ничей.
Пока этот сумасшедший жив, Сасори может слышать его голос. Пока Дейдара жив, он продолжает дерзить своему господину и улыбаться ему. И все свои взрывы он посвящает своему угрюмому, нетерпеливому Сасори-но-данна.
Сасори просто представляет, что все это синее-синее небо принадлежит ему. Никто не отнимет его у него, потому что никто не видел, как оно прекрасно. Кукловод сделает все ради того, чтобы так было и дальше.
На самом деле Сасори не верит в Бога. Но иногда он думает, что если бы и верил, то молил бы Бога лишь об одном – чтобы Дейдара всегда оставался таким, какой есть. Обаятельный и жестокий, такой близкий и такой недосягаемый, безрассудный и веселый… Сумасшедший и находчивый… Горячий.
Взрывной и неуправляемый, как порыв ветра. Эгоистичный и самовлюбленный. Напарник, который любит взрывы и будет любить только взрывы.
Просто небо не умеет любить людей.

Перед смертью единственное, чего хочет Сасори – это увидеть его. Он прикрывает глаза, пытаясь вызвать в памяти родной образ, но это сложнее, чем казалось.
Рядом родители, от которых он получил слишком мало тепла, и теперь холод вечно с ним.
Где-то недалеко порхает на своей глиняной птичке его безумный напарник, и Сасори даже кажется, что он слышит звуки взрывов. Время остановилось для него, притворившись вечностью, но она больше не манит кукловода. Вечность – это лишь лживое обещание, пока веришь, что она действительно поможет тебе. Вечность похожа на сияние неба, но сверкала она всегда намного ярче, так, что ослепляла разум.
И лишь когда вечность забирает у тебя все, она возвращает способность видеть это – лишь тогда, и ни одной гребаной секундой раньше.
Сасори вдруг начал понимать, что никакая вечность не сравнится с тем, что могло бы дать одно мгновение жизни. Единственное, что он сейчас хотел бы знать – как такое глупое существо, как Дейдара, могло понимать такую важную вещь? Почему Сасори никогда не воспринимал эти слова всерьез?
Сердце сжалось от тоски при мысли, что, знай об этом раньше, он обязательно бы попытался жить так же.
Жить ради радости, пусть она и несет с собой боль. И он, возможно, не стал бы убеждать Дейдару, что взрыв – не искусство, ведь это было бы настолько неважно. Может быть, он однажды смог бы привязать к себе Дейдару, может быть, они могли бы даже стать друг для друга кем-то.
Но поздно сожалеть. Сасори не жалеет. Он надеется, что жизни после смерти нет. Он надеется, что его ждет бесконечная, блаженная пустота небытия. Но что-то внутри него давит настолько, что ожидание смерти не дает желанного облегчения. Сейчас он больше всего боится, что не умрет, и ад будет сопровождать его вечно.
Сасори закрывает глаза. Он пытается представить синее небо... Но почему-то не получается. Его неотступно преследует красный цвет – даже сейчас, перед смертью.
Его небо превратилось в кровь его жертв – людей, убитых ради искусства, так и не заменившего ему тепла.
Нет, он не смог бы стать другим. Он давно стал пленником своих марионеток. Иногда ему даже кажется, что он слышит голоса тех, кто был когда-то людьми, ведь их души навеки заключены им в тела марионеток.
Это несусветная чушь для его холодного разума, но страх перед вечностью делает эти голоса почти слышимыми. Настолько, что они сводят его с ума.
Нет, он не боится своих кукол. Всю жизнь он больше всего боялся стать человеком, а теперь он даже хочет этого.
Просто он не знает, как себя починить.